_Я начинаю свои записки со времени назначения меня капитаном ледокольного
парохода "Георгий Седов". Это произошло 18 марта 1938 года{1}.
Пожилой капитан Д. П. Швецов был болен и не мог оставаться в дрейфе.
В Москве справедливо решили, что авиационная экспедиция должна снять с
дрейфующих кораблей как можно больше людей. На "Садко", "Малыгине" и
"Седове" оставалось тридцать три человека - ровно столько, сколько
необходимо для научных исследований и поддержания порядка на кораблях.
Незачем было подвергать риску жизнь людей, без которых можно обойтись во
время дрейфа.
26 апреля самолеты Алексеева, Орлова и Головина улетели, прихватив
последнюю партию отправляющихся на Большую землю моряков.
Только теперь мы увидели, как мал наш коллектив, оставшийся на дрейфующих
кораблях. Опустели твиндеки{2}. Редко-редко мелькнет на льду одинокая
фигура. Это магнитолог вышел на работу в снежный домик или боцман
отправился на аэродром собрать уже ненужные флажки. Тишь. Такая тишь, что
слышно, как у борта соседнего корабля сошлись двое моряков и один у
другого попросил закурить.
Зимой, когда нас было много, мы ввели шуточное административное деление
наших "населенных пунктов": "город Садко", "деревня Малыгино", "село
Седово". Теперь и город, и деревня, и село были в лучшем случае хуторами...
Но скучать нам было некогда. На нас, тридцати трех зимовщиках, лежала
нелегкая задача: надо было продолжать в полном объеме все научные
наблюдения, готовить корабли к навигации, вести необходимые работы по
текущему ремонту.
В первую очередь следовало доставить на корабли грузы, принятые с
самолетов, подсчитать все жизненные ресурсы и разделить их между тремя
экипажами. Это была трудная работа, если учесть, как мало нас осталось.
Накануне 1 Мая мы провели на корабле генеральную уборку.
Зимой почти все седовцы жили в твиндеке - угрюмом и мрачном помещении,
железные стены которого были покрыты инеем и льдом. Теперь после отлета
большей части экипажа мы переоборудовали под кубрик красный уголок,
находившийся в деревянной надстройке корабля. Вымытые стены выкрасили
белилами. Открыли иллюминаторы, и сквозь них круглые сутки светило солнце.
Сразу стало светло и уютно.
Здесь поселились боцман Буторин, кочегар Шарыпов, машинист Алферов, матрос
Щелин и повар Шемякинский. Над койками прибили коврики. Повесили семейные
фотографии. Посреди кубрика поставили настольный бильярд. Так как людей на
кораблях осталось немного и количество жилых помещений сократилось, мы
смогли увеличить нормы расходования угля на отопление. В каютах и кубрике
стало теплее.
- Теперь жить можно! - с довольным видом басил Алферов.
Я и старпом Андрей Георгиевич Ефремов разместились в апартаментах,
состоявших из двух кают, которые в обычном плавании предоставлялись
капитану. Стармех Розов и второй механик Токарев заняли помещение,
предназначенное для старшего механика. Для доктора Соболевского мы
оборудовали целый лазарет из двух кают, тщательно вымытых и окрашенных
белилами. Можно было бы отвести новое, комфортабельное помещение и для
радиста Полянского, нашего уважаемого дяди Саши. Но он наотрез отказался
покинуть свою радиорубку, в которой провел всю зиму.
Большим торжеством явилось открытие новой бани. Старая баня "Седова"
пользовалась печальной известностью. В стенных газетах седовцев изображали
моющимися в меховых шапках и валенках. Это было недалеко от истины: старая
баня помещалась в одном из отсеков корабля, у железной стены, которая в
зимние холода неизменно обледеневала.
Новую баню оборудовали в помещении ванной, предназначенной для командного
состава. Здесь установили камелек сложной конструкции. В бочку из-под
керосина вделали железный бочонок поменьше - из-под масла. В большой бочке
разжигали огонь, а в малой кипятили воду. Железная труба, отводившая дым,
обычно нагревалась докрасна, и любители попариться могли всласть
пользоваться "парилкой". Чтобы удобнее было раздеваться, поставили
небольшой мягкий диванчик. Но водолазу Щелину этого показалось мало, и он
перетащил в баню четыре зеркала, развесив их на всех стенах.
Оставалось привести в порядок кают-компанию. Здесь нам предстояло
питаться, проводить часы досуга, собираться на занятия. Мы тщательно
вымыли и выскребли все уголки, выбросили вечно дымивший маленький чугунный
камелек и заменили его новым, выкрасили стены масляной краской, привели в
порядок мебель. Все блестело и сияло. Теперь людей тянуло сюда выпить
чашку чаю, побеседовать. А это невольно сближало нас между собой.
Я не хочу сказать, что на "Седове" все было плохо до нашего прихода. Вовсе
нет. Но после тяжелой полярной ночи, во время которой приходилось
экономить каждую лопату угля и каждый грамм керосина, тщательная уборка
жилых помещений была необходима.
1 Мая 1938 года мы встречали уже за 80-й параллелью, в Центральном
Арктическом бассейне. Под нами лежал океан, покрытый ледовой броней.
Материковая отмель осталась позади, и, чтобы взять пробы грунта, гидрологу
"Садко" Чернявскому приходилось опускать приборы на глубину свыше 1300
метров.
В этот день погода стояла чудесная. Легкий ветер шевелил гирлянды флагов,
поднятых над кораблями. На ослепительно синем небе ни облачка. На высоких
голубоватых торосах можно было заметить первые капли соленой влаги.
Поверхность снега кое-где покрылась легким, хрустящим налетом, похожим на
лепестки слюды.
5 мая в кают-компании "Садко" собрались капитаны всех кораблей, чтобы
поделить грузы, доставленные на самолетах. "Садко" был ближайшим к
аэродрому, и поэтому мы устроили на нем своеобразную оптовую базу.
Подсчеты показали, что после эвакуации 184 зимовщиков наш коллектив был
обеспечен продовольствием на 40 месяцев.
Начиналась размеренная, будничная жизнь зимовки. Жители лагеря тридцати
трех, как и прежде, не могли пожаловаться на избыток досуга. У каждого
было по горло работы.