_Сатпрем
Эволюция II

После Человека, кто ?
Но вопрос и в другом:
После Человека, как ?

Роберу Лаффонту
моему французскому издателю
кто отважился понять
будущее
с признательностью
29 февраля, 1992

миллионам душ Индии
неизвестным самим себе
не ведающим о собственном Сокровище с моей любовью бесконечной 21 мая, 1992


После Дарвина мы не можем представить себе новый вид иначе, как ««улучшением» нас самих, надеясь, что он будет менее подвержен разрушению. Но новый вид не сможет появиться, и у Земли нет будущего до тех пор, пока мы не подойдем к ф и з и ч е с к о м у корню того, что вызывает Разрушение — разрушение всего: людей и прочих видов, в течение миллиардов лет. И есть только один путь отыскать эту первую земную могилу — погрузиться в собственное тело, в эти клетки и атомы, и «»вырезать» из тела ««нечто, что вызывает смерть», тогда как остальное живо. Тогда начинаешь осознавать, что есть тело и что в нем, без микроскопов или анестезии. Начинаешь осознавать то, что н а с а м о м д е л е можно «»вырезать» великого Разрушителя, эту «»Смерть, пожирающую творения» и уничтожить его. В конце этого поразительного исследования, этого рискованного приключения, по другую сторону этой первобытной Стены Смерти, в самих этих клетках и в самом этом теле, откроешь новый род жизни, новый вид воздуха, другой ф и з и ч е с к и й способ дыхания, который никогда не появлялся со времен первой легочной системы и первой амфибии 400 миллионов лет назад — узнаешь тайну нашей старой, смертной эволюции и откроешь дверь в новое творение Земли. В Эволюцию II.

Могучий ребенок
во чреве,
он назван сыном тела
Риг Веда, III.29.11

Он открыл истину,
Солнце,
пребывающее во тьме
Риг Веда, III.39.5



Глава 1
Эволюция II
ДОЛЖНО быть, Дарвин не раз был озадачен, когда ему становилось все яснee, что Королева Виктория т о ж е произошла от обезьяны. И великий Архиепископ Кентерберийский. Это было отчасти «подобно признанию в убийстве», сознался он, прежде чем приступить к П р о и с х о ж д е н и ю В и д о в, и постепенно стал агностиком: развалилось все наше Библейское и религиозное представление о «сотворении мира» — революция, более глубокая, чем революция 1789 г., хотя последняя и потрясла Европу, но теперь был поставлен под сомнение наш мир, насчитывающий четыре миллиарда лет.
Возможно, основным свойством человека является задавать вопросы и подвергать все сомнению.
Включая свое «гомоцентрическое» учение о сотворении мира.
Мы меняем наши политические системы и религии и идеи — в действительности мы меняли идеи достаточно часто в течение нескольких тысяч лет человеческой цивилизации. «Разум подобен бесконечной змее, извивающейся бесчисленными способами», — сказал Шри Ауробиндо. Так может продолжаться долго. Но превратимся ли мы в нового человека ?
Не «изменить человека», ведь в действительности он прекрасно меняется, подобно хамелеону, всегда оставаясь хорошим хамелеоном — не более того. Но превратиться в нового человека, из вида, называемого Г о м о с а п и е н с в нечто иное, подобно тому, как рыба превратилась в маленькую ящерицу, и быть может, еще более радикально ? С присущим ей всегда юмором Мать как-то сказала (о перевоплощении): «Вы казните убийцу, что очень хорошо, но он облачится в другие одежды» (!) Одеяние человека начинает устаревать. Как и убийцы. Как и наши идеи — еще одно кольцо гигантской змеи ?
Дарвин изучал игуан, черепах и броненосцев — они, по крайней мере, подходили для изучения, и превратились в окаменелости без попов или помп, без идеологии. Но, в конце концов, и маленькая рыбка сменила одежду, одна вещь вела к другой, или одно обличие к другому, пока наконец не появился человек — по божественному праву ? И во веки веков ?
Не так давно «великий» американский лидер безапелляционно заявил: «Мы вершим миром». Но и это обратится в камень, независимо от идей или религий — как отпечаток древнего моллюска в известняке.
Так что давайте зададимся одним вопросом, который позволит нам стать нечто бo'льшим, чем палеонтологической диковинкой.
Я всегда находил удивительным и поразительным то, что со времен Ламарка, (*) (* Французский натуралист Ламарк (1744-1829) был непризнанным основателем современного эволюционизма. Его кропотливая и гигантская работа по классификации растений и животных, которая привела его к тем заключениям, что «жизнь имеет внутреннюю склонность к прогрессу» и «виды происходят друг от друга», была встречена неистовой критикой и затем предана забвению, пока собственная работа Дарвина не утвердила пионерские прозрения Ламарка.) который отважился написать свою З о о л о г и ч е с к у ю Ф и л о с о ф и ю в тот самый год, когда Дарвин качался в колыбели, что никто из «лидеров» нашей зоологии даже не поинтересовался тем, кто же придет на смену Человеку ? С таким запасом вооружений и р а з у м е н и й, как может эта особенная одежда быть развенченой ? Наши наследственные и королевские обезьяны не будут иметь другое «мышление», как и тупоголовые акулы и тиранозавры.
Но вопрос еще и в том: как после Человека ?
Теперь мы входим в Прикладную Зоологию, или эволюционизм i n v i v o.
И очень может быть, что все эти миллиарды лет эволюция была направлена к одной точке, где единственный вид станет способным повернуться к себе, не для того, чтобы улучшить свой мир, свои плавники или лапки, и не свои «идеи» о мире, но для того, чтобы изучить эти собранные вместе окаменелости и биологические ткани и увидеть то, что сможет возникнуть из этого вида — как он сможет радикально изменить свою жизнь, каким механизмом, какой внутренней мощью ?
Мы предлагаем ни что иное, как зоологическую революцию. Мы ищем ни что иное, как сокрытый, и все же внутренне присущий рычаг или пружину в этом теле, которая откроет для нас двери Новой Эволюции, какой никогда не было со времен появления первых микроорганизмов три миллиарда лет назад: Эволюции II.
Да, это отчасти «подобно признанию в убийстве», подобно ... антинаучному и антирелигиозному, возможно, античеловеческому деянию. Но были ли первые двояко-дышащие когда-либо анти-рыбами ? Эволюция есть «анти-ничто»: она идет своим чередом. И смеется над нашим самомнением. Со всеми нашими уловками и украшениями, мы, возможно, не более чем Предыстория Человека.


Ты разбил на куски
пустячный холм существа
потому что он не доставил тебе
запертую сладостность жизни
Риг Веда, V.54.5



Глава 2
Благоприятная среда
МНЕ было ровно тридцать, когда я отважился на поиски будущего Человека. Или, попросту говоря, на поиски «производственного процесса», который сделает Человека — не «улучшение» его в святости, интеллекте, средствах действия, не в его способности «следовать», ничего такого, что ослепляет блеском: я всецело посвятил себя пост-человеку. Сегодняшняя зоология, будь то научная или духовная, казалась мне какой-то претензией со страшными пещерами и безднами, или же эфемерными высотами без будущего, разве что с сомнительными небесами. Верно, Индия с ее теорией перевоплощения предоставляла более рациональный выход: вы путешествуете из жизни в жизнь, вырастая, заполняя бреши старых падений обновленной отвагой, повергая того врага, которого вы ранее не изгнали или не могли изгнать, и сценарий раскручивается, чтобы обратить поражения в новую силу и принизить ценность старых достижений, ставших тюрьмой. Вы расширяетесь, ваш взгляд охватывает все большее человечество. Но, в конечном итоге, это всегда тот же самый сценарий с разнообразными скачками и падениями и меняющимися цветами. Вы любите, и смеетесь, и рыдаете. Тогда вы смотрите на человеческий сценарий в его тотальности, больше не ради себя или ради собственного удовлетворения. История приходит в жизнь, как в вашу собственную жизнь. Вскрывается игра противоборствующих сил, обнаруживается коллективный гипноз времени, обнаруживается человеческое развертывание. Смутные очертания обретают форму, проступают разломы, подобные разломам коры древней Гондваны, от которой откололись континенты и начали дрейфовать ... куда ? И вся эта множащаяся толпа, растущая более в грубости, чем в утонченности, вечно множащаяся, подобно камню на шее Земли. Что мы можем ПОДЕЛАТЬ со всем этим ?
Эволюция норовит использовать зло, как и добро: она из всего извлекает пользу, наихудшие катастрофы — это ее лучшие возможности для изобретательства и открытия (или раскрытия). Все это говорит «нет» и затрудняет подачу топлива в ее топку. Мы вынуждены признать, как это я сделал, когда вернулся в Индию, что «среда» неблагоприятна, что означает, что она очень благоприятна для чего-то иного. Индия также говорит о п р а л а й е, конце мира, но этот конец — только начало следующего мира: утверждается, что было шесть «пралай» до сегодняшней Земли. Земля подходит к седьмому концу. Семь эволюционных сценариев ... «завершаются» некими разумными и весьма разрушительными гуманоидами, которые разыгрывают свой собственный маленький сценарий, размножаются и начинают все сызнова — и так далее до смерти ? И мы начнем восьмую Землю снова ? Но все же, должен быть очень неблагоприятный момент, который даст рождение более благоприятной среде или бытию, более подходящему к красоте и долговечности Земли. Ч е л о в е к, называемый р а з у м н ы м, определенно не является тем средством, хотя он может быть инструментом в создании нового существа — но каков же телесный, физический механизм ? Он должен быть одним, поскольку ему следовали все эти маленькие создания до нас. Эволюция ничуть не больше заинтересована в умножении наших мозговых извилин, наших скоростных шоссе, наших реактивных самолетов и чудесных идей, чем в умножении зубов акулы или ног сороконожки. Но эволюция м о ж е т использовать наше собственное удушье для того, чтобы разрушить стены, как она когда-то использовала пересыхавшие болота для того, чтобы вынудить древних рыб изобрести новый способ дыхания. Было бы ошибкой думать, что маленькие создания, будь они научными или академическими или папскими или какими-угодно еще, образуют определенную «среду»: все это определяет и размечает нашу тюрьму — с одним и тем же секретом в оболочке каждого маленького заключенного. И ее окончательный секрет — то, что правит нами и принуждает нас — может заключаться в том, чтобы сделать свободное существо, но не средствами еще одного изобретения, а тем, что было в самом сердце первого микроорганизма и первого атома.
Но что же это за «вещь», которую ни один ученый никогда не видел под своим микроскопом, не видел священник со своей высокой кафедры, и не видел ни один человек под самым своим носом ?
Все же ученые видели ее, некоторые мудрецы мимолетно касались ее, и изрядное число простых и несчастных людей дышали ею. Но никто и никогда не сложил эти три вещи вместе в одной человеческой физиологии.
Когда мы сможем сложить вместе 1+1+1, тогда мы произведем новый вид на Земле.


Сокровище небес
спрятано в тайной пещере
подобно птенцу,
внутри бесконечной скалы
Риг Веда, I.130.3



Глава 3
Два конца человеческого опыта
БЫВАЮТ времена, когда человеческая панорама раскрывается перед нашими глазами или вызывает крик в нашем сердце. Это страдание, это красота в глубинах бедствий, эта бесконечная расщелина под распростретыми крыльями, затем снова длинная ужасная ночь, человеческая жестокость, жизни, разбросанные подобно птицам на ветру, потерянная любовь — и нечто, что бьется и бьется на дне всего этого, подобно морскому прибою, что упорно колотится о берег, любит снова и любит всегда. Дикость и возвышенный парадокс, неослабевающий поиск, кровавые следы и озаренные тропы, пучины или небеса распростерты перед нами, и затем — могилы, и всегда все больше могил. Потребуется немало богов и грез, чтобы смягчить это отчаяние и утешить эту Скорбь. Понадобится не один маяк, чтобы переплыть через этот шторм, где восторг носит личину чудовища и дьяволы облачены в золото. Наши храмы разбросаны по пустыне как птицы наших жизней и вторящие крики исчезнувших цивилизаций — но эти крики звучат и звучат снова. И что это за крики ? Как птица на могиле, возвращающаяся снова, чтобы спеть свою песню и излить свою скорбь.
Возможно, этот крик уже присутствовал в первой могиле микроорганизма, четыре миллиарда лет назад. Крик столь тщетный и столь мощный, что заставил Века и виды вращаться вокруг него, несмотря ни на что, или потому что он включает все.
Так ... что же наша новорожденная Наука может сделать на переломе веков, в конце тысячелетия ? Она может сосчитать атомы нашей могилы и попытаться сосчитать другие атомы и галактики, разбросанные подобно нашим мечтам. Наука может разрушить все, и очень умело, это ее самое великое произведение. Каждое из ее чудес — это новехонькая маленькая смерть, которую она лечит еще одной новенькой маленькой смертью — столь же «новой», сколь новы песчинки в Нубийской пустыне. Все же она была очень полезна для того, чтобы создать хорошо-документированные человеческие полчища, вскричавшие от отчаяния в своей переполненной тюрьме. Похоже, что Тайна находится не на этом конце: увиденные через микроскоп, наши атомы бесполезны, а разогнанные в циклотроне, вызывают катастрофы. Но крик звучит и здесь, и здесь есть тайна, но наши «сокрушительные» достижения не способны снять кандалы, подобно тому, как обезьяна не может найти закон плодоношения, тряся дерево, хотя это может быть и хорошо для сбора фруктов. Но это горький сбор плодов. И в конечном итоге эта сторона человеческого опыта поставляет только «трюки» и маски — лепит Франкенштейна — но не подводит к мощной реальности, которая могла бы высвободиться от оков и придти в движение и принести нам золотые плоды тысячелетия.
Именно в теле должны мы идти наощупь в поисках атомов. Именно в кромешной тьме боли должны мы идти в поисках клеток. И мы должны идти с голыми руками и чистой мольбой, нет другого прямого пути.
Но с помощью какой «проникающей» мощи будем мы спускаться на дно этой физиологической темницы, сгущенной как базальт и такой же «скрипучей», как невралгия ? Причина смерти кроется здесь, и нужно подойти вплотную, чтобы увидеть, что это такое.
Нет ничего более неизвестного, чем тело — зачем лететь на Марс или Луну, когда вся вселенная здесь ? И все же тайна всех вселенных кроется в единственной маленькой клетке. Но мы должны спуститься т у д а.


*
* *

Есть и другая сторона человеческого опыта.
Это небесная сторона.
Это колоссальное непонимание.
Здесь также открывается панорама: все те пылкие жизни, пораженные вспышкой света, те мягкие и уязвимые жизни, подавленные жалким состоянием мира, те непонятые жизни, потерянные в уединенном озарении, в бездонном понимании, сжимающем сердце, те жизни, разрываемые настоящей уверенностью в том, что могло бы спасти мир, как и беспомощным и жалким страданием посреди толчеи, те жизни жгущего алмаза, несомненного огня, поиска и вопросов, с мечом в сердце и сдержанными слезами как от безответной любви — и также прохладные рассветы, когда жизнь ощущается одним взмахом ликующей Радости, и грандиозный взор, который охватывает все жизни подобно нескончаемому прибою великого Океана — крик существа, навсегда по ту сторону всех печалей и всех могил.
И бедный человек бредет во тьме и толчее, не ведая о своей собственной тайне, не осознавая то, что жжет сердце, но те подавленные слезы, те безответные искания уже являются самим Ответом, все растущими и растущим, без слов или евангелий, жгущим подобно первому маленькому огню, что заставил все Века крутиться по направлению к этой неизбежной точке напряжения, где существо, одно существо прожжет наконец свою старую оболочку, овладеет собственной мощью, не круша остальных, без выдумок узнает собственный мир, полюбит все жизни, не накладывая никаких законов, будь то смертных или бессмертных, ведь оно будет знать, что жжет и зреет под всеми нашими плодотворными ошибками и другими ложными шагами в ночи.
Узнай то, что жжет тебя, попросту скажет это существо.
Используй все, чтобы поддерживать этот огонь внутри.
И цель неизбежно будет достигнута, ведь она была зажжена с первой звездой.
Но в то же время ...
Но в то же время, мы — это тот нескончаемый прибой, бросающий свои волны на разбивающий их берег. И, естественно, мы чувствуем некий гнев на всех этих сановитых, разряженных, в чалме или с тонзурой шарлатанов, которые превозносят «закон Божий» со своих высоких минаретов или шпилей и захватывают весь этот маленький огонь для того, чтобы утвердить собственное могущество или создать собственный театр, приносящий им выгоду. Все же каждый из тех маленьких или больших храмов, разбросанных по нашей пустыне, поддерживает слабый проблеск света, маленькую кричащую жажду, которая хочет утолить великую жажду, утешить старую печаль и пролить надежду. Затем стены растут, стены, заточающие проблески света, мелькающее мерцание. «Каждый берет маленький кусочек и делает его своим целым», — говорила Мать. И в конечном итоге надежда всегда оказывалась на небесах, спасение — по ту сторону могил, далеко от этой несчастной плоти, из которой мы все возникли, которая держит в себе нашу поразительную тайну.
Грандиозное непонимание.
Это две крайности человеческого опыта. Один конец — в воспарении, другой — в смерти внизу.
Правильным ответом было 1+1+1=3. Ведь мы являемся третьей несчастной фигурой, плавильным тиглем, в котором вырабатывается встреча небес с Землей.
Третий вид после растительной и животной физиологии.