_"Как жить дальше?" - это был вопрос, с которым полковник Савицкий
обращался к себе всегда, когда предавался размышлениям, и в зависимости от
настроения и обстоятельств он вкладывал в него самое разнообразное
содержание. Он мог задать себе вопрос, потягиваясь и мурлыча: "Как будем
жить дальше, дорогой Мишенька?" - это значило, что полковник собою
доволен. "Михаил Михалыч, а как же ты будешь жить дальше?" - в этой
интонации уже проступало некоторое недовольство: значит, совершена
какая-то ошибка, известная пока ему одному. И, наконец, когда он
произносил: "Подумай, товарищ Савицкий, как будешь жить дальше!" -
недовольство собой достигало крайнего предела. Тут уже следовало
действовать.
Савицкому далеко за сорок. Жизнь его и трепала и миловала. В тридцать
седьмом году его вдруг вызвали в Наркомат обороны и предложили срочно
отправиться в Испанию.
Через десять дней он уже был под Мадридом, в бригаде генерала Лукача.
Однажды целую ночь провел с Хемингуэем, бродя по ночному городу.
Хемингуэй, высокий и подвижный, что-то весело говорил коренастому
моложавому испанцу, и впервые в жизни Савицкий ощутил горечь оттого, что
не знает иностранных языков, так хотелось ему поговорить с Хемингуэем!
Когда они проходили мимо цирка, видавшего не одну яростную корриду,
Савицкий остановился и сказал:
- Фиеста!.. Но пасаран!..
"Фиеста" - так назывался роман Хемингуэя, который он читал, а "Но
пасаран" были первые испанские слова, которые Савицкий твердо усвоил. В
общем, получилось непосредственно и смешно.
Хемингуэй засмеялся и дружески потрепал Савицкого по плечу:
- Но пасаран, камарада...
А потом был бой. Тяжелое ранение... На одном из последних уходящих
кораблей Савицкого отправили на родину. В госпитале он узнал, что
награжден орденом и получил звание полковника.
Через полгода его направили в разведку. Может быть, потому, что за
время болезни он написал обстоятельный доклад о своем пребывании в
Испании, доклад, в котором глубоко проанализировал обстановку, сложившуюся
в тылу у республиканцев, и подробно рассказал о деятельности "пятой
колонны".
Теперь полковник Савицкий был уже разведчиком со стажем. Со стажем!
Когда-то он пошутил, что стаж разведчика надо исчислять со дня, когда
ребенком он впервые играл в прятки...
- Да, так как же, Михаил Михалыч, ты будешь жить дальше? - проговорил
Савицкий, тяжело вздохнув.
Он стоял у окна и смотрел, как вдалеке, у рыжего оврага, трактор
тащил пушку. "Какой-то идиот нарушил маскировку штаба", - зло подумал
Савицкий, но тут же, взглянув на серые, низкие, по-стариковски неопрятно
взлохмаченные тучи, успокоился - погода нелетная...
Как поступить? Этот Дьяченко сумел не на шутку его озадачить.
Конечно, разлучить Тоню и Егорова проще простого: Тоню отправить на
задание, а Егорова - в распоряжение штаба фронта... Фу, дьявол! Конечно,
лучше всего, если бы этой проблемы вообще не было... Ах, Дьяченко,
Дьяченко! Ну и задал ты мне задачу! Уже готовы все документы: и румынский
паспорт, и удостоверение, свидетельствующее о том, что Егоров коммерсант.
И свою новую "биографию" он уже вызубрил. У Тони надежные справки,
подтверждающие ее рождение в немецкой колонии под Одессой, и Егоров
застрахован не менее надежно. Старые акции компании Черноморского
пароходства и ссылка на богатого деда - вот аргументы, подкрепляющие
версию, что коммерцией Егоров (а отныне Иван Константинович
Корш-Михайловский) занимается по сложившейся в семье традиции.
Савицкий усмехнулся. И надо же придумать фамилию - Корш-Михайловский!
Силен Дьяченко! Это ведь именно он постарался, чтобы фирма новоявленного
коммерсанта звучала солидно: "Оптовая торговля фруктами
Корш-Михайловского".
Да, но что же, черт возьми, делать? Может, оставить все по-прежнему,
будто он ничего не знает, а Дьяченко ни о чем ему не рассказывал?
Действительно, почему он должен заниматься подобными делами, влезать в
чужие отношения? Почему? Казалось бы, если два человека встретились и
полюбили друг друга в этом вселенском пекле, за них только радоваться
можно. Оба молоды, и кто знает, доживут ли они до конца войны. Нет! Нет!
Он не станет вмешиваться, не должен.
Хотя, если взглянуть на это с другой стороны... Вот они оказываются в
Одессе, в окружении врагов. Надо принимать решения, подчас крутые, даже,
быть может, жестокие. Не будет ли Егоров скован да и Тоня тоже? Не
случится ли так, что, вместо того чтобы действовать и, если нужно, идти на
крайний риск, они станут охранять друг друга? Пожалуй, с этой точки
зрения, тревога Дьяченко оправдана. Тут таится определенная опасность.
Приходили и уходили люди. Михаил Михайлович выслушивал доклады,
подписывал разведсводки, изучал допросы пленных. Начальник оперативного
отдела переслал ему шифровку с запросом о том, как осуществляется
директива 17/СК.
Как осуществляется?..
Пятый день не взлетают самолеты. И даже для выполнения особого
задания нет условий: тучи ползут, ползут упрямо, и ни одного просвета.
Только неосведомленному человеку кажется самым простым - посадил
разведчиков на самолет, выбросил их по ту сторону линии фронта, и дело
сделано. Нет, тысячи мелочей, если о них не подумать вовремя, если их не
предвидеть, могут погубить разведчиков и сорвать операцию.
А командование торопит: "Как выполняется директива?" Но не лучше ли
на день-другой задержать операцию, чтобы еще раз проверить, все ли
подготовлено и учтено, чем потом днями и ночами сидеть у радиостанции и
ждать вызова, который, может быть, никогда не прозвучит в наушниках
радиста?