_День был летний, балтийский, чарующей тишины. Солнца было так много,
что в золотистом сиянии исчезали все краски. Хотелось вдыхать
солоновато-хвойный воздух всеми порами существа. На катере все было
нагретым, раскаленным. Моторы ревели. Когда от переполнения чувств
закрывались мои глаза, мир становился огненно-красным. Это солнце
просвечивало сквозь веки, почти обжигало.
В ослепительной перспективе проступали темные безжизненные пятна -
финские шхеры... А на нашем острове была жизнь. С крайнего форпоста,
забравшись глубоко на запад, балтийцы бросали вызов врагам. Загорелая,
потная морская пехота буквально переворачивала остров, дремавший много
веков. С тяжелым шумом, содрогая землю и взметая столбы пыли, падали
старые сосны. Топоры впивались в кору и смолистую древесину. Землекопы -
все та же морская пехота - врывались в землю. Лужайки были покрыты пахучей
травой. Цвел дикий шиповник. Маленькое озеро отражало голубую
бесконечность, и только временами поверхность озера рябилась то ли от
раскатистых морских команд и выкриков, то ли от падения новых деревьев...
Так можно было стоять часами: ты будто наяву видел, как строят
Санкт-Петербург, крепость Петра и Павла, как строят Кронштадт. Закрой
глаза и слушай голоса, шумы, природу, еле уловимое шуршание песка на
дюнах, падение шишки, всплеск рыбы, жужжание недвижно парящей золотистой
стрекозы, снова глухой удар упавшей вековой сосны, шорох какого-то
зверька, крик чайки...
Открой глаза и смотри вновь и вновь на Балтику, если ты русский моряк
и способен читать морскую природу. Вот белые облака, сверкающие до блеска,
вот голубизна воздуха и вод - цвета родного флага. Смотри не отрываясь в
этот необъятный небосвод, и пусть слышен только свист ветра на дозорном
катере, разве ты не слышишь музыки над всей Балтикой с палуб незримых
прошлых и будущих русских эскадр! И да сопутствует тебе всегда
несокрушимое упорство и воля в выполнении твоего морского воинского долга,
- ими отличались те, кто вывел Россию на морские пути...
- Три самолета прямо по носу!
Это была на "охотнике" двадцать восьмая тревога за день. Время:
пятнадцать ноль-ноль.
Одна из тревог пришлась во время концерта, который давали у
новопостроенных пристаней. Разбегаться по щелям? Этак и радости искусства
не глотнешь. И все, конечно, остались. Артист пел, видя сотни молодых
горячих глаз, впивавшихся в его лицо, глаза, рот. Песнь лилась ликующе...
Самолет был над головами людей. Было видно, как оторвались бомбы. Глаза
метнулись вверх, прикинули кривую падения, и кто-то осторожно шепнул
артисту: "Пойте, мимо пойдут". Слышал ли артист - не знаю, но он пел.
Грохнули разрывы, взвилась песня, а потом овации моряков: и за песню и за
смелость. Ведь так понятно - ходить в щель, сидеть, теряя неповторимое
настроение, собираться вновь - это значит убить встречу, убить песню.
Итак, опять появились самолеты. Три "юнкерса" даже без охранения. На
катере изготовились. Командир мельком посмотрел на наводчика. Тот ждал,
вжав голову в плечи... Прошлый раз наводчик развернулся как будто неплохо.
Дал по "мессершмитту" выстрел, трасса прошла близко, но мимо. Ввел
поправку, дал второй выстрел, свалил самолет. Спрашивают: "Как вы попали?"
- "Руку набил... Если мне команды ждать, какую поправку вводить, самолет
уйдет, курс изменит. Я сам". - "Правильно..."
"Охотник" дал самый полный ход. За кормой бешено билась белая струя.
Море было пустынно, видимость хорошая, словом, обыкновенный пейзаж. Не
было никаких разговоров. Взгляд - только на самолеты и секунду-две на
компас.
"Юнкерсы" были видны отчетливо. Казалось на мгновение, что это опять
июнь 1941 года, Таллинский рейд, аэродром и веселый потный Антоненко, сняв
старый рыжий шлем, рассказывает, как он из облачка прихватил "юнкерса",
когда тот шел на Гельсингфорс.
Вой моторов вверху и внизу слился. Дистанция сокращалась. "Охотник"
дал первый выстрел. Трассирующий след потянулся вверх, как казалось, не
очень быстро... Еще, еще немного... Что-то резко, ослепительно сверкнуло,
на мгновение затмив сияние дня. "Юнкерс" исчез из глаз, на его месте
хлестал бомбово-бензинный фейервек.
- На своих бомбах взлетел!
Как-то замедленно, вразнобой падали темные обломки самолета, а на
месте взрыва оставался дым. Все это произошло быстрее, чем об этом можно
передать.