_Делать этого, конечно, не следовало, но старая гуртовая дорога властно меня манила. После утреннего объезда следовало торопиться в приемную, однако широкая зеленая тропа так чарующе вилась по вершине среди вереска между осыпающимися каменными стенками! И я сам не заметил, как вышел из машины и зашагал по жесткой упругой траве.
Однако стенка отгораживала дорогу от крутого склона, а внизу вдали в зеленой складке холмов прятался Дарроуби. В ушах у меня гремел ветер, но я сел, прислонился к серым камням, и ветер превратился в чуть слышный шепот, а лицо мне согрело весеннее солнце – не жгучее, не жаркое, а золотистое, теплое, каким оно бывает только под защитой каменной стенки в Йоркшире, над которой поет ветер.
Я вытянул ноги и раскинулся на дерне, щурясь в сияющее небо, купаясь в блаженном забвении остального мира с его заботами.
Для меня это состояние было – и остается сегодня – особой радостью: это нежелание спускаться с вершин, это потребность выбраться из стремительного потока жизни и несколько секунд побыть на его берегу никуда не торопящимся, посторонним зрителем.
Так просто! Лежать одному в тишине там, где только ветер вздыхает и посвистывает над пустынным простором, а высоко высоко в необъятной голубизне нескончаемо звенит веселая песенка жаворонков.
Впрочем, спускаться вниз в Дарроуби тоже было очень приятно, даже тогда, когда я еще не был женат. Ведь до того, как Хелен вошла в мою жизнь, я уже работал там два года; Скелдейл Хаус стал для меня родным домом, а двое его незаурядных обитателей – моими друзьями. Меня ничуть не угнетало, что братья были заметно талантливее меня. Зигфрид – непредсказуемый, импульсивный, щедрый сердцем. Мне очень повезло с моим партнером. Откуда у меня, городского мальчишки, хватило бы дерзости наставлять потомственных фермеров, как ухаживать за их больной скотиной, если бы я не находил опоры в его знаниях и руководстве? И Тристан, шалопай, как его называли, но какая умница, какая широкая натура! Его юмор и жизнелюбие вносили много света в мою жизнь.
А я все время набирался практического опыта в дополнение к теоретическим знаниям. Костяк сухих фактов, которые я задолбил в колледже, обрастал живой плотью, и во мне росла чудесная уверенность, что именно это мне и нужно, что я нашел свое призвание.
Минут через пятнадцать я поднялся на ноги, неторопливо потянулся, глубоко вдохнул хрустального воздуха и побрел к машине, чтобы по петляющей дороге спуститься в Дарроуби, от которого меня отделяло шесть миль.
Когда я затормозил у чугунной ограды, где сбоку от прекрасной двери XVIII века медная дощечка с фамилией Зигфрида кривовато висела над моей, я взглянул вверх, на стену высокого старинного дома, на плющ, буйно вьющийся по изъеденному временем и ветрами кирпичу. Белая краска на дверях и оконных рамах облупилась, плющ следовало бы аккуратно подстричь, и тем не менее у этого здания был свой стиль – непреходящее безмятежное изящество.
Но мои мысли в эти минуты занимало совсем другое. Тихонько ступая по цветным плиткам пола в коридоре, я бесшумно добрался до поворота в длинную пристройку к заднему фасаду. И как всегда ощутил переполнявший ее запах нашей профессии – запах эфира, карболки и душистых порошков, которые мы подмешивали в лекарства для рогатого скота, чтобы сдобрить их вкус. Порошки эти обладали таким букетом, что и сейчас, стоит мне его вдохнуть, как я переношусь на тридцать лет назад в прошлое.
А в этот день восприятие было тем острее, что цель моего появления там была не вполне невинной. Последний отрезок коридора я прошел уже на цыпочках, быстро свернул за угол и юркнул в аптеку. Затем бесшумно открыл дверцу шкафчика и выдвинул ящичек. Я был твердо уверен, что Зигфрид спрятал в нем запасной копытный нож, и чуть было не испустил торжествующий смешок, когда ожидания меня не обманули. Вот он! Новехонький, с наточенным сверкающим лезвием и полированной деревянной ручкой.
Моя рука уже потянулась к нему, но тут у меня над ухом раздался гневный вопль:
– А, попался! На месте преступления, черт подери!
Зигфрид, который, по видимому, возник прямо из пола, метал в меня молнии.
Потрясение было столь велико, что нож выпал из моих дрожащих пальцев, и я прижался к бутылкам с формалиновой смесью.
– А… Зигфрид… добрый день, – выдавил я с вымученной улыбкой. – А я как раз собрался к Томпсону. К его лошади. Ну, да вы знаете: у нее копыто загноилось. Мой нож куда то запропастился, вот я и решил взять пока этот.
– Слямзить решили, так вернее будет! Мой запасной копытный нож! Право, Джеймс, для вас нет ничего святого!
От смущения я еще раз улыбнулся.
– Ну, что вы! Да я бы сразу положил его на место.
– Расскажите вашей бабушке! – произнес Зигфрид с горькой усмешкой. – Больше бы я его не увидел, как вы прекрасно знаете. И вообще, где ваш нож? Забыли где нибудь на ферме, так?
– Ну у… По правде говоря, я подрезал копыто коровы Уилли Денхолма, а когда кончил, положил нож и, наверное, забыл его захватить с собой. – Я беззаботно засмеялся.
– Но, боже мой, Джеймс! Вы вечно забываете инструменты! И выходите из положения, похищая мои! – Он вздернул подбородок. – Вы представляете себе, во что мне это обходится?
– Но ведь мистер Денхолм, конечно же, вернет нож, как только приедет за чем нибудь в город.
Зигфрид удрученно кивнул.