28 марта 2024 года

Раздел: Отечественная литература - Классики - Медынский Григорий - Честь

Честь - Григорий Медынский
 _

От школы до дома было недалеко, и Антон так и не решил, говорить или не говорить маме о сегодняшних происшествиях в школе. Она, конечно, все узнает обо всем, но уж пусть это будет позже, чем раньше. Впрочем, если говорить о том, что было, то говорить нужно теперь, до прихода отчима, – Антон его не любил. Чтобы скрыть свое настроение, он вошел в комнату с бодрый видом, беззаботно насвистывая. Но материнский глаз, сразу отметил, как он вошел, как бросил на диван портфель, как в нерешительности остановился посреди комнаты, – явные признаки чего то неладного. И не успел Антон сообразить, что ему делать, как мать уже стояла перед ним со своим обычным, так надоевшим ему в последнее время вопросом: – Ну?.. Как дела? – А что?.. Ничего! – Ты говорил, что Вера Дмитриевна должна была по геометрии спросить. – Мало ли что говорил, – недовольно проворчал Антон. – А ты все помнишь?.. – Что же она? Я с ней поговорю! – Это зачем еще? – теперь уже совсем недружелюбно спросил сын. – Как – зачем?.. До конца четверти остались считанные дни. Вторая четверть, а у тебя опять двойка выходит. – Нечего тебе туда соваться! – Тоник! – воскликнула Нина Павловна. – Как ты разговариваешь! – А что? Как всегда!.. Ходить тебе туда незачем!.. Резко повернувшись, мать ушла на кухню и стала раздражающе чем то там греметь, а Антон лег на диван и уставился глазами в потолок. Думать ни о чем не хотелось. Шум на кухне прекратился, и, вытирая руки передником, в комнату вернулась мать. Она взяла стул и подсела к Антону. – Тоник! – Ну? – спросил Антон, продолжая изучать потолок. Ему, кстати сказать, не нравилось это изобретенное мамой имя. Лучше просто: Антон, как его зовет бабушка, как все или даже как дядя Роман называет в шутку: Антошка картошка! А мама сидит рядом и смотрит, смотрит, точно хочет загипнотизировать его. – Давай поговорим! – Опять «поговорим»! – Антон рывком поднялся и сел, уставившись теперь взглядом в пол. – О чем? Он поднял глаза на мать, на ее светлые, пышные волосы, аккуратно подобранные, заколотые, как это бывает разве только на манекенах в парикмахерской, на ее нарядный, с яркими розами по кайме веселенький фартучек, повязанный поверх такой же нарядной шелковой пижамы, и на чистое, почти без единой морщиночки лицо, покрытое толстым слоем крема. Все это и особенно крем, его неживой, отвратительный блеск, вызвало у него чувство глухой, еле сдерживаемой неприязни. Зачем это? Антон знал, что к приходу отчима противная, пижама уступит место нарядному платью, а лицо будет вымыто, вытерто как будто ничего не было, потом брови мамы окажутся темнее ее волос, губы станут кирпичного цвета и на щеках появится чуть заметный румянец. Зачем? Разве она не красива и так, сама по себе? С тех пор как Антон помнит ее, мама всегда была лучше всех, красивее всех, и незачем ей мазать лицо кремом, который делает ее до обиды уродливой и неприятной. И почему это должен видеть он, Антон, а не тот, ради кого все это делается? И так не вязался со всем этим грустный, страдальческий взгляд ее больших голубых глаз, когда она подсела теперь к нему. Ничего, кроме раздражения, этот взгляд у него не вызвал. – Ну? – глухо спросил он. – О чем говорить то? – Ну как же!.. Тоник! – Ну что?.. «Тоник, Тоник!» – разозлился Антон. – Началась пилка! И чего ты ко мне привязалась? Мать вскинула на него глаза, и они тут же вспыхнули гневом. – Да как ты смеешь?.. – Нина Павловна встала, выпрямилась во весь рост. – Как ты смеешь с матерью так говорить? Щенок! – Если я щенок, то ты… – вырвалось у Антона, но он тут же испугался, увидев, что гнев в глазах матери вдруг сменился страхом и полнейшей растерянностью. Она повернулась и молча ушла опять на кухню. Первым движением Антона было побежать вслед за нею, и обнять ее, и вымолить прощение. Но ничего этого он не сделал. Он сидел, прислушиваясь к тому, что делается на кухне, но там стояла полная тишина – ни стука, ни звона посуды. И чтобы не слышать этой тишины, Автол включил радио. Потом он вспомнил о черепахе, которую купил в зоомагазине и с которой охотно возился. Черепашка отвечала ему признательностью и даже перестала прятаться от него в свой панцирь. Он разговаривал с ней, целовал ее в змеиную голову. Черепашка была маленькая, плоская и вечно куда нибудь заползала – то под буфет то за диван, и тогда Антон поднимал весь дом вверх ногами, пока не находил ее. Не видно было ее и теперь, и Антон стал искать. Забывшись, он хотел, как всегда, крикнуть матери: «Мам! Где моя черепаха?» Но вовремя спохватился, промолчал и снова стал думать о маме. Он знал, что грубо обидел ее, и все таки его поразило холодное молчание, с которым она вошла в комнату, – вошла, вышла, опять вошла, что то поискала в буфете, потом шагнула к радиоприемнику и выключила его.

Чтобы прочитать полный текст,
скачайте книгу Честь, Григорий Медынский в формате RTF (469 kb.)
Пароль на архив: www.knigashop.ru