_Плагиат – вещь довольно обычная. Мне приходилось видеть свои статьи переопубликованными в немосковской прессе, но под другими именами. Гораздо реже бывает «плагиат наоборот», когда человеку приписываются тексты, к которым он не имеет ни малейшего отношения. И вот недавно мне попался на глаза один такой апокриф. В екатеринбургской «Православной газете» была опубликована статья «Долина смертной тени» (№11 (69)). Статья сопровождалась моей подписью и даже моей фотографией. На деле же я не имею к ней ни малейшего отношения. Это статья прот. Георгия Флоровского, перевод которой на русский язык был опубликован в журнале «Альфа и Омега» (№ 2(5), 1995).

Редакция екатеринбургской газеты, очевидно, никак не виновата в произошедшей путанице. Говорят, в море Интернета эта статья уже давно плавает именно под моим именем. Когда этот слух я увидел воплощенным в печатном издании и по прочтении понял, что это текст Флоровского, то весьма различные чувства пробудились во мне. Во-первых, приступ стыда (может быть, тщеславного): вот, мол, люди будут думать, что я балуюсь самым бесстыжим плагиатом. Во-вторых, некоторая гордость (надеюсь, что профессиональная и потому до некоторой степени извинительная): раз текст Флоровского может быть приписан мне, значит, я сам пишу не то чтобы уж совсем из рук вон плохо. В-третьих, досада от того, что в статье было одно суждение, от которого я предпочел бы воздержаться. И именно она стала причиной тому, что начинающейся книжке я решил предпослать это опровержение. Дело в том, что в конце статьи о. Григория есть такая фраза: «Мир между людьми и единство среди христиан – вот к чему должны мы стремиться в первую очередь, вот цель сегодняшнего дня».

Не буду спорить с отцом Григорием. Его статья была написана в 1953 году. Поскольку до моего рождения оставалось еще 10 лет – я не могу знать, действительно ли в тот день именно экуменическое объединение христиан надо было считать важнейшей целью жизни. Но в 2002 г. я живу с ощущением того, что обращаться с подобного рода заявлениями следует крайне осторожно.

Христианская традиция учит при оценке всевозможных событий «взирать на сердца», а не на «лица». У тех людей, вместе с которыми отец Георгий Флоровский начинал экуменическое движение, на сердце, наверное, были искренние, добрые и мужественные замыслы. Но сегодня за формулами, которые внешне выглядят по-прежнему, ощущается некая совсем иная мотивация.

Экуменические настроения стали массовыми, и порождены они не ревностным желанием подвергнуть нелицеприятному суду Слова Божия все то, что накопилось в отношениях между христианами, а банальным равнодушием к религиозной тематике и самой пошлой всеядностью. «Экуменическая боль» сменилась «экуменическим равнодушием».

При этом оказалось, что массовое сознание не делает различия между «экуменизмом» и «синкретизмом». Те принципы, на основании которых предполагалось добиваться согласия и единства между христианами, переносятся в сферу отношений между христианством и другими религиями. Тот набор критических ярлыков и «аргументов», с помощью которых христиан-традиционалистов понукали к «экуменической открытости» перед лицом других христиан, используется сегодня для того, чтобы раскрыть христианский мир для влияния иудаизма, восточных школ и оккультизма. Лишь в среде богословов-профессионалов слова экуменизм еще сохранило ограничительное применение только к внутрихристианскому диалогу. Но в газетно-массовом сознании оно уже стало употребляться взамен скомпрометированного слова «синкретизм» и по своему значению приблизилось к теософским лозунгам типа «братство религий» или «единение религий».

Поэтому и я в этой книге не буду различать экуменизм и синкретизм и слово экуменизм буду использовать в том его значении, которое чаще всего люди придают ему сегодня.

Это оправдано потому, что в этой книге речь пойдет не о резолюциях официальных экуменистов из Всемирного Совета Церквей. Речь будет об экуменизме как форме массового сознания, о «ползущем экуменизме». Это та форма современной мифологии, которая в прошлом веке свое отвержение Евангелия оправдывала тем, будто «Дарвин доказал, что мы от обезьяны произошли», а в нынешнем веке ту же самую свою непокаянность оправдывает мифом о том, что, дескать, христиане слишком нетерпимы.