_...Но они все равно пытались спасти корабль, эти лысые от рождения и
зеленокожие от рождения ребята с двумя парами конечностей и двумя парами
глаз, они боролись отчаянно, делали что могли, а потом делали и
невозможное. Так уж устроены звездолетчики, пусть и зеленокожие, пусть
корабль был всего-навсего небольшим чартером, транспортом для перевозки
экзотических зверей с планет трех созвездий и одного шарового скопления.
Кодекс чести требовал спасти корабль.
Но стопроцентная надежность техники, увы, навсегда останется гордой
легендой. Всегда сохраняется стотысячная, стомиллионная доля процента, и
разве легче оттого, что эту долю порой олицетворяет один-единственный
звездолет?
Когда стало ясно, что все усилия бессмысленны, зеленокожий капитан с
непроизносимым земными устами именем, спасая экипаж, отстрелил грузовую
секцию, и она, мгновенно лишившись искусственной гравитации, тут же
перестала существовать как единое целое, десятки шарообразных
бронекапсул-клеток брызнули во все стороны от стержня, оси, пустотелой
трубы - словно зерна из кукурузного початка; и ось, сминаясь в гармошку, а
потом в бесформенный комок, начала недлинное странствие, чтобы сгореть в
пламени желтого карлика, известного обитателям его третьей планеты как
Солнце. Секция экипажа, подавая сигнал SOS, ушла в прежнем направлении, к
Ригелю. А большая часть капсул-клеток упала на Солнце вслед за осью,
несколько ушли в бесконечное странствие по космосу, ненадолго продлив
агонию заключенных в них диковинных инопланетных тварей; шесть капсул
всосал гигантский газовый пузырь Юпитера, четыре окунулись в пояс
астероидов, три размазало по холодной песчаной поверхности Марса, одна
вызвала яркую вспышку на Луне, в Море Ясности. А одна капсула, та самая
минимальнейшая, но теоретически реальная вероятность - стала реальностью
практической. По отлогой кривой, идеальному баллистическому "коридору
входа" она вошла в стратосферу планеты Земля, потом в облака, потом в год
одна тысяча восемьсот семьдесят восьмой от рождества Христова...


...Всему свое время, и время всякой вещи под небом. Так утверждали
древние и, быть может, не ошибались.
Белавинского гусарского полка поручик Сабуров вошел в происходящее
легкой кавалерийской походочкой, как входили господа русские офицеры и на
блестящий паркет балов, и на дуэльную опушку, и в домик белотелой
вдовушки, и на Сенатскую площадь - решительно и беспечно, но осознавая в
глубине души, что дальнейшая жизнь таит перемены. Знать бы только, какие?
Паровоз засвистел, заухал, зашипел, зафыркал, пустил дым, дернул
вагоны, и они, разноцветные, поплыли мимо Сабурова, навсегда уносясь из
его жизни. Поезд длинно просвистел за семафором, и настала тишина, а дым
развеяло в спокойном воздухе. "Чох якши", - сказал себе мысленно поручик
Сабуров, и от окружающего благолепия ему на глаза едва не навернулись
слезы. Это для здешних обывателей тут было скучное захолустье, затрюханный
уезд, забытый господом богом и губернскими властями. Для поручика Сабурова
тут начиналась Россия. Можно спокойно ложиться спать, не боясь, что ночью
змеями подползут красные фески и твоя голова будет назавтра красоваться
где-нибудь на лужку перед жирным пашой, - сам ты этого видеть, понятно, не
сможешь, но все равно неприятно, что твоя буйная головушка посмертно
странствует в тороках у нехристей...