_Струсил.
Просто струсил Кирилл Журба, молодой человек из села Кошаринцы.
Бросил винтовку.
Бежал.
Бежал, ног под собой не чуя. Оставил товарищей. Потерял совесть.
Забыл честь. Ничего не помнит. Как бежал - не помнит, что кричал - не
помнит. Только помнит, как тряслись в животном страхе челюсти да екало
заячье сердце...
И вот далеко позади остался бой, смолкли крики, стихли выстрелы.
Тишина...
Упал в рожь Кирилл Журба. Впился ногтями в землю. Зарычал от радости:
- Жить буду! Долго жить буду!
И заплакал.
В этот миг на шоссе возник грохот. В бой шли машины. Везли людей,
везли снаряды. Опять заметался в ужасе Кирилл Журба. Найдут! Найдут его!
Господи боже мой, куда же спрятаться?
Встал на корточки. Огляделся. Огромное голубое небо над головой.
Широкая степь вокруг. И во все стороны горбатые, как мосты, дороги.
Большая грейдерная - в город. Узенькие, припушенные золотой соломой, - в
села.
А если взять все дороги, как вожжи, в руки и разобрать, легко
найдется среди них маленькая тощая дорожка в родные Кошаринцы.
Вон там, за косогором, начинаются массивы кошаринской озими - прошлой
осенью Кирилл сам ее сеял, - рожь его спрячет. А дальше, подле реки, село,
там родился Кирилл, по тем улицам бегал босоногим хлопчиком, - родное село
укроет. Там в селе мать, и сестра Женя, и черноокая дивчина Настя, - они
его успокоят, приголубят, в теплых, мягких подушках спрячут.
Встал Кирилл Журба. Отряхнул с колен землю. И пошел в родные
Кошаринцы.
У околицы его остановила колхозная охрана. Бригадир Петр Воевода
вгляделся в красноармейца и удивленно протянул:
- Э! Да это же Кирилл! Здорово, Кирилл! Надолго?
- На час, - потупив глаза, ответил Журба, - командир отпустил на час.
- А! Ну, иди! - сказал Воевода и проводил его острым взглядом до
самой хаты.
Кирилл переступил порог родной избы, снял фуражку и увидел мать.
- Мама! - закричал он не своим голосом.
- Кирилл? Сыночек! Надолго?
Он хотел сказать ей, что совсем пришел, а почему-то сказал:
- На час.
Мать засуетилась, заметалась по хате. Стала собирать на стол, угощать
дорогого гостя. Кирилл молча сидел у стола, глядел в пол, неохотно ел,
кусок застревал в горле.
Так прошел этот час, и Кирилл уже почти забылся, отошел душою.
Хорошо, что можно было так сидеть на лавке в красном углу. Хорошо, что не
надо было никуда идти. Он словно оцепенел, ни о чем не думал, на часы не
глядел.
Зато мать, Агафья Семеновна, часто и беспокойно поглядывала то на
часы, то на сына. Вот и час прошел, а толком ни о чем не поговорили.
Сейчас уйдет Кирюша на фронт...
- Сыночек, - сказала она робко, - тебе пора. Опоздаешь.
Кирилл вздрогнул.
- Мне, может, только час жить осталось, - закричал он плаксиво, -
мать! Что же ты меня гонишь?
- Сыночек! - всхлипывала мать. - Так ведь все наши бьются. Как же
так, сыночек? Иди! Не позорь себя!
Он вскочил на ноги и хотел крикнуть: "Сына родного гонишь?" - но не
закричал, а сказал только:
- Я еще к Насте зайду. На минутку.
Шел по колхозной улице и видел, как следит за ним недоверчивым
взглядом все село. Из всех окон, из-за каждого тына следили за ним
старики, ребятишки, бабы. "Точно я вор!"
Вот и Настина хата, и вишня в палисаднике, и та скамеечка, где
бывало... Вот и Настя, невеста.
- Настя! - закричал он и широко раскинул руки, чтобы обнять теплую
дивчину, припасть к ее груди, рассказать ей все, как было.
Но Настя подняла на него глаза, и Кирилл понял, что она уже все
знает.